Архиепископ Георгий (Орлов) «Библейский взгляд на происхождение смерти. Телесная смерть»

Смерть… Кто без содрогания в состоянии подумать о ней! С тех пор как божественное проклятие поразило человеческое счастье, и смерть из грозного предостережения сделалась ужасной действительностью, ее призрак неизменно, в продолжение уже многих-многих веков, стоит перед сознанием людей неумолимым страшилищем. Для многих в виде суровой необходимости витает она на полях сражений; ее тлетворное дыхание чуется в сотнях болезней, словно медленная отрава постепенно сводящих человека в гроб и могилу; ее губительная рука поражает неожиданной и жестокой эпидемией, она отравляет воздух, рассевает истребление в бесчисленном множестве непредвиденных случайностей – в виде кораблекрушений, пожаров, гибели пароходов, столкновений и крушений железнодорожных поездов, землетрясений, голода, наводнений и пр. Она часто вступает в союз с кровожадными зверями, нередко подает руку помощи злой человеческой воле, толкая ее к вражде и убийству; ее убийственный призрак стоит, наконец, мрачным привидением впереди житейской дороги каждого человека, терпеливо, но неотвратимо приготовляя всякому последний час. Она не пренебрегает никакими жертвами и как будто с одинаковой охотой уносит младенца и взрослого, юношу и мужа, молодого и дряхлого, сильного и слабого, больного и здорового. Миллионы миллионов умерших людей уже стали жертвой ее неумолимости, сотни миллионов живущих ожидает та же участь. Словом, смерть с ее таинственным молчанием, отталкивающим холодом и бледностью, зияющим отверстием могилы и гробом, ужасной улыбкой оголившегося черепа и сухим костяным звуком обнаженного скелета – есть страшный, неизбежный и ничем не предотвратимый жребий всего живущего на земле, так что самая продолжительная жизнь человека есть не более, как временная отсрочка ее.

       В чем состоит телесная смерть, составляет ли она для человека необходимый закон, откуда и как она произошла, и какое значение имеет для человечества?

Смерть телесная есть распадение союза между духом и телом или отделение души от тела, возвращение последнего в землю, из которой взято (Быт. 3, 19). При создании человека Бог для образования тела его берет персть земли, мертвое вещество, подлежащее закону разрушения и изменения как и все вещественное; но это мертвое вещество одухотворяется жизненным началом – душою, которую Бог создал духовной и живой, разумной и свободной, которая с телом составила один живой организм человека. Теперь, если душа – это жизненное начало в организме человека – оставляет его, то человек умирает: тело без души мертво. В Священном Писании смерть представляется под разными образами, которые находятся в отношении с нравственным состоянием умирающего. В то время как для нераскаявшегося нечестивца смерть представляется царством ужаса, таинственными и мрачными вратами, которые ведут его к праведному Судии для услышания приговора его участи, – для праведника, умершего с раскаянием и надеждой на милосердие Божие, смерть представляется как переход из разрушенной хижины в дом нерукотворенный, вечный, который на небесах (2Кор. 5, 1), как оставление разрушенной телесной храмины, отшествие из здешней жизни и радостный переход в будущую жизнь (2Тим. 4, 6–8), как преобразование перстного и смертного сего тела в небесное, нетленное и бессмертное (1Кор. 15, 40–54), как враг Христа, который истребится Христом (1Кор. 15, 26). Из этих мест видно, что телесная смерть есть: а) страшное для грешных и радостное для праведных прекращение земной жизни; б) вслед за этой жизнью для души следует другая, высшая, вечная, которая будет блаженством для одних, мучением для других; в) что смерть будет некогда истреблена. Таким образом, смерть представляется явлением временным и ненормальным.

Здесь возникает другой вопрос: откуда смерть, если она есть явление временное и ненормальное, которое со временем должно исчезнуть?

Смерть не есть установленный от Бога закон для человека; смерть, как бы мы ни рассматривали ее, есть зло, а зла Бог не сотворил. Напротив, все, сотворенное Богом, найдено Им прекрасным: «И увидел Бог все, что Он создал, и вот, хорошо весьма» (Быт. 1, 31). Уже сам способ создания человека, природа которого, духовная и физическая, образует одно существо – человеческое, показывает, что смерть, как расторжение двух природ его, не входила первоначально в планы Божии. По творческому плану Бога сущность человеческого существа должна состоять не из одного духа и не из одного тела, но из того и другого вместе в неразрывном союзе и согласии: «И создал Господь Бог человека из праха земного, и вдунул в лице его дыхание жизни, и стал человек душею живою»  (Быт. 2, 7). И Священное Писание ясно показывает, что человек даже и по телу создан для жизни бессмертной, когда говорит о древе жизни посреди рая, вкушая от плодов которого человек и телом был бы безболезнен и бессмертен навсегда (Быт. 3, 19, 22). Несомненно, что плоды древа жизни производили таинственным образом на физическую природу человека самое благотворное действие, предохраняя ее от болезней и процесса разложения или смерти. Далее, телесная смерть человека не согласна с откровенной идеей о Боге как источнике жизни и света. Бог не есть Бог мертвых, но живых (Лк. 20, 38).

Затем из первой заповеди, данной нашим прародителям в раю, видно, что смерть не есть неизбежный закон для человека: если бы она была законом, то его нельзя было бы избежать. Между тем, Сам Бог, давая заповедь нашим прародителям (Быт. 2, 17) о невкушении от древа познания добра и зла под угрозой смерти, тем самым показывает, что люди могут избежать смерти, если они будут исполнять данную им заповедь. Так всегда понимала эту заповедь и Православная Церковь. Блаженный Августин говорит: между христианами, содержащими истинно-кафолическую веру, признается несомненным, что самая даже смерть телесная постигла нас не по закону природы, потому что Бог не сотворил для человека смерти, но вследствие грех. Наконец, та истина, что смерть не есть естественное явление, подтверждается кроме того и фактами из истории жизни человеческой. Она показывает, что смерть для всех людей, за исключением немногих новозаветных праведников, представляется чем-то ужасным, чем-то таким, что противоречит всей нашей духовной и физической организации. В продолжение всех веков из уст людей слышатся жалобы, что нет на земле никого несчастнее человека, который, несмотря на свою сильную жажду жизни, должен однако умирать. Величайшие ветхозаветные праведники страшатся одного представления смерти (Пс. 88).

Далее, смерть противна совести, потому что совесть требуeт беспредельного совершенствования недостижимого в этом мире, воле, которая хочет жизни и деятельности тела и духа, сердцу, которое способно к вечной привязанности к предметам любви, разлука с которыми невыразимо терзает его, разуму, для которого смерть представляется величайшей загадкой, делающей невозможным понять и признать соотношение между нашей природой и ее назначением. Таким образом, еще раз повторим, что смерть не могла входить в творческие планы Бога при создании человека. По воле Всемогущего и Премудрого Бога вся телесная организация человека, если бы он остался святым, могла бы все более и более утончатся, просветляться и усовершенствоваться и, наконец, дойти до такого духовного тела, которое явилось у Иисуса Христа но Его воскресении, тело Которого не нуждалось ни в пище, ни в питье и не было в тесной зависимости от пространства и времени. Подобные примеры можно находить еще в вознесениях Еноха и Илии. Наконец, новозаветное учение о воскресении мертвых и изменении живущих перед Страшным Судом очевидно приводит к истине, что смерть не необходима. Поэтому мнение тех, которые утверждают, что смерть есть действие жизненного процесса, неизбежный закон человеческой природы, ввиду сказанного, не выдерживает никакой критики.

Так, например, рационалисты, опираясь на исследования строения земли геологов, которые в различных напластованиях предшествовавших человеку формаций находят бесчисленные остатки погребенных в них живых тварей, утверждают, что смерть существовала в мире и прежде грехопадения людей, что геологические исследования уничтожили понятие о смерти как о наказании за грех. Что можно сказать против этого? Прежде всего то, что все выводы геологов о строении земли, о продолжительности и последовательности периодов в образовании ее нужно принимать не как безусловную истину, а как гипотезу более или менее вероятную. История всех наук, кроме математических, показывает, что то, что в одно время считалось за непреложно истинное, в другое время другими учеными при новых, более точных и верных исследованиях, отвергалось как ложное. Но затем, против указанного вывода, который делают рационалисты из исследований геологов относительно смерти как закона природы, а не как наказания за грехи, должно сказать то, что все подобные открытия геологии никоим образом не подрывают той библейской истины, что смерть есть наказание за грехи. Это потому, что смерть естьнаказание за грех только человека, а не всех живых существ, населявших и населяющих землю. Только человек есть разумно-нравственное существо и за свое преступление мог быть так или иначе наказан, например, смертью; далее, только одному человеку была предложена заповедь с угрозой подвергнуться смерти за нарушение ее; только тело человека было принято в теснейший союз с духом человеческим, созданным по образу Божию, ограждавшему самое тело от тления, – наконец, только один человек получил в плодах древа жизни средства против болезней и смерти тела. Относительно животного царства ничто подобное не имеет места и нигде в откровенном учении не говорится, что и животные предназначены к бесконечной жизни по телу. Подвергаясь закону видоизменения через разложение или разрушение составных частей и сочетание в новые соединения, животные должны были умирать или подвергаться всеобщему закону вещественного мира. Правда, эта смерть животных, до грехопадения Адама и Евы и проклятия земли, не могла представлять собой ничего ужасного. «На земле, не пораженной проклятием, твари, теряя отдельное бытие, возвращались бы в общую жизнь природы или из одних форм бытия переходили бы в другие путем совершенно безболезненным, не таким, каков настоящий, страшный и зловонный путь тления и разложения тел, но путем сообразным с первобытной красотой и гармонией природы, подобно тому как, например, и ныне земляной червь преобразуется в крылатую бабочку или ладан, брошенный на огонь, возвращается в общую жизнь природы в благоуханиях».

Если, таким образом, смерть не есть неизбежный закон людей, то спрашивается: откуда и как она произошла?

Слово Божие, к которому мы теперь, как и всегда, должны прежде всего обратиться, показывает нам, что смерть есть естественное наказание за грех наших прародителей, наказание, сначала постигшее их самих, а затем и все происшедшее от них человечество.

Мы сказали, что смерть есть наказание и притом естественное, т.е. такое, которое само собой вытекало из совершенного первыми людьми греха, как его прямое следствие, и сопровождалось неизбежным лишением их средств для бессмертия и по телу (т. е. возможности вкушения от плодов древа жизни). Что она является для человека наказанием за грех, это ясно видно из угрозы за нарушение заповеди:в день, в который ты вкусишь от него, смертию умрешь (Быт. 2, 17). Сюда же относится и распоряжение Божие об изгнании Адама из рая и об удалении его от древа жизни, плоды которого сообщали ему бессмертие по телу (Быт. 3, 22–23). И апостол Павел учит: возмездие за грех – смерть, а дар Божий – жизнь вечная во Христе Иисусе, Господе нашем (Рим. 6, 23). Но смерть, как мы сказали, есть наказание естественное, которое само собой вытекало из природы греха падшего человека, а не было искусственно установлено Богом.

Если педагог дает своему воспитаннику наставления не вкушать незрелых плодов опасением болезни, то очевидно, что не он устанавливает болезнь наказанием за ослушание со стороны воспитанника, но эта болезнь есть естественное, вытекшее из устройства его организма и только опытным наставником предусмотренное и предупрежденное.

Таков характер естественного наказания.

Теперь обратимся к человеку.

В устройстве его духовно-физического существа положено Богом, его Творцом, стремление к Нему как источнику жизни. Это стремление должно было обнаруживаться исполнением Божественной воли, выраженной первоначально в заповеди о невкушении от плодов древа познания добра и зла. Только под этим условием человек мог получать от Бога сверхъестественную помощь, которая давала ему возможность не умирать по телу и духу, которая была подаваема ему во вкушении от плодов древа жизни, благодетельно действовавшего на его телесную природу, предохранявшего его от болезней и смерти по благодати Божией, которая спасительно действовала на его душу, предохраняя ее без нарушения ее свободы, от греховных явлений, желаний и действий. При таком правильном отношении к Богу человек мог бы быть и по духу и по телу бессмертным. Но коль скоро вследствие сатанинского искушения и нежелания человека противодействовать ему произошло грехопадение, коль скоро явилось уклонение человека от Бога и стремление в противоположную сторону – к себе и миру, человек не мог более оставаться бессмертным как по духу, так и по телу. Благодать Божия покинула дух человека, который теперь оставлен без высшей опоры и, подвергшись сильному влиянию на него греха, стал более преклоняться ко злу, чем к добру; явилась ненормальная греховная жизнь духа, которая по тесной связи духа с телом стала разрушительно влиять и на тело; появились греховные помышления, чувственные желания и страстные движения, которые произвели и теперь всегда производят, как показывает ежедневный опыт, разрушительное действие на тело; сначала болезни и немощи, а затем и самую смерть. Тело первого человека, лишенное Божественной помощи, которую он получал для себя в плодах древа жизни, не могло предохранять себя от болезней и разрушения и стало смертным. Так явилась смерть в роде человеческом.

Из сказанного ясно, что не Бог причина смерти, а грех человека произвел смерть, или смерть произошла вследствие злоупотребления свободой человека, которую неизменяемый Бог не мог отнять, раз давши ее человеку.

Бог только установил строгое соответствие между грехом и смертью, которое только в том случае должно было обнаружиться, когда грех был бы совершен. В противном случае эта связь греха со смертью для людей, если бы они до сих пор оставались святыми, не была бы, по всей вероятности, известна, как и многое другое, что находится в планах Божиих; но всматриваясь в это соответствие греха и смерти, мы не можем не поражаться глубиною премудрости и благости Божией, установившей в смерти как естественном наказании за грехи могущественное средство, при помощи которого человечество делалось способным к принятию спасения и могло снова возродиться к жизни. Смерть есть дело величайшей премудрости Божией, ибо что другое, кроме смерти, может уничтожить греховную деятельность человека, состоящего из души и тела? Только разобщение тела от души, т. е. смерть, может лишить человека того органа, при помощи которого главным образом грешил человек, того телесного состава, который и сам, проникнутый грехом во всех частях – в плоти и в крови, предрасполагал человека ко греху. Самое возникновение в душе первых людей греховного желания произошло не без посредства тех органов тела, при помощи которых человек вступил в непосредственное отношение к миру: зрения (похоть очес) и плоти вообще (похоть плоти). Лишение телесного состава, что происходит в смерти и через смерть, избавляет человека от множества греховных движений, пороков и страстей. Дух человека, оторвавшись от телесной оболочки, лишается своего важнейшего греховного орудия. В телесной смерти человека, полное существо, жизнь и деятельность которого состоит из души и тела, заключено премудростью Божией и великое преимущество человека пред бесплотными духами – на случай грехопадения его.

Первый – грешит на земле по преимуществу телом, но крайней мере и для духовных страстей человека материалы доставляются от мира и плоти; с прекращением жизни в теле прекращаются греховные стремления и возникновения новых грехов; вторые – бесплотные духи, из которых некоторая часть по своем грехопадении сделалась злыми духами, будучи по своему существу одной духовной природы, которая умирать не может, грешат духовными грехами, которые продолжаются вечно и способны к бесконечному развитию. Вот почему грех дьявола, возникший раз и не подавленный им, развивался постепенно и достиг такой страшной степени зла, при которой сделалось невозможным обращение к Богу. Кроме того, грех человека, будь он даже чисто духовного происхождения (напр., зависть, гордость и т. п.), болезненными переменами в теле, которые являются как следствие его, и, наконец, смертью ослабляется и не доходит до сатанинской степени зла; грех дьявола, не встречая преград ни в болезни, ни в смерти, развивается до бесконечности; для первого возможно спасение, для второго – нет.

Смерть есть величайшее дело милосердия и любви Божией к роду человеческому. В самом деле, что сталось бы с человеком, если бы он, не получив заслуженного им наказания после нарушения заповеди Божией, оставался навсегда жить? Не повлияла ли бы на него самым гибельным образом надежда на безнаказанность? Нет сомнения, что он стал бы все смелее и смелее совершать грехи и, наконец, дошел бы до такой нравственной порчи, до такого восстания и ожесточения против Бога, до которого ниспал некогда светлый, высокий, бесплотный дух, сделавшись потом сатаной.

Но получив в свой удел болезни и смерти как наказание за грех, человек смирился перед Богом и признал над собой карающую десницу всемогущего Творца.

Вместе с тем, при краткой, хотя и греховной жизни, он не мог дойти до такого нравственного падения, которое сделало бы для него невозможным принять и усвоить ту спасительную помощь, которая ему некогда будет подана премудрым и всеблагим Богом. Таким образом, смерть, как естественное наказание за грехи, тесно связана с планами Божиими о спасении людей. Ее вступление в историческую жизнь рода человеческого, происшедшее не по воле всеблагого Бога и не составлявшее для людей естественного закона, сделалось в руках премудрого Промысла после грехопадения человека самым сильным средством как к уменьшению количества грехов, так и самым могущественным препятствием к бесконечному их развитию (Рим. 6, 7).

Посмотрим теперь, как встречает свою смерть праведник и грешник.

На земле нечестивые и праведные обыкновенно живут смешанно между собой, подобно тому как на ниве вместе с пшеницей растут и плевелы, так что иногда трудно бывает и различать их. По крайней мере, внешнее различие нечестивых и праведных редко усматривается: первые по наружности кажутся такими же, как и последние. Даже нечестивый иной раз представляется нам много достойнее, чем человек истинно праведный, а между тем нравственного, духовного состояния их око наше не замечает и, с этой стороны, не видит между ними никакой разницы.

Разница эта живо очеркивается смертью, которая праведных и нечестивых назнаменовывает ко дню Всеобщего Суда, когда одни явятся во всем величии своих добродетелей, а другие смутятся и устыдятся наготы своей. В тот страшный день откроется вся противоположность между светом и тьмой, между небом и адом, между Богом и сатаной. Тогда ничто не утаится уже и от очей человеческих; тогда совершится самое строгое разделение между нами; тогда, по слову Спасителя, в ту ночь будут двое на одной постели: один возьмется, а другой оставится; две будут молоть вместе: одна возьмется, а другая оставится; 36 двое будут на поле: один возьмется, а другой оставится (Лк. 17, 34–36).

Оставляют ли нечестивые жизнь свою подобно скотам, как говорит Псалмопевец (Пс. 48, 13); выходят ли из нее с нелепыми взглядами современного неверия, которое, подобно чуме, заражает ныне всех и до последней минуты заменяет для них упование и веру христианскую; умирают ли так, что только с последним, предсмертным вздохом взывают наконец к Богу: «Боже! Милостив буди мне грешному»; и напрасно ищут успокоения смятенной, безотрадной душе своей: все эти люди ожидают смерти с ужасом, которого ничем не могут отогнать от себя. Некоторые, правда, доходят до такой тупости сознания и чувства, что, умирая, как будто переходят лишь с одного ложа на другое: «все равно, когда ни умирать, говорят они, днем ранее, днем позже – одно и то же». Но на самом деле смерть для них ужасна; это доказывается не только словом Божиим, но и собственными их чувствованиями. Пользуясь еще и здоровьем, они не могут терпеть разговоров о смерти; а когда впадают в болезнь, – и одно произнесенное кем-либо слово «смерть» бывает для них невыносимо. Они никак не могут примириться с тою мыслью, что надобно умереть.

Чего боится нечестивый? Зачем он с такой горестью мыслит сам в себе и говорит другим: «Ах, если б прожить еще хотя один год и сделать то и то?» Сердце его скорбит о земном, а между тем начинает уже точить его тот червь, который не умирает, жечь тот огонь, который не погашается никакими земными благами. В этот час он заботливо заглядывает в свою душу и, стараясь забыть о своих грехах, припоминает, не заронилось ли в ней какого-нибудь доброго дела или намерения, – томительно обращается к своему сердцу и думает, нет ли в нем чего такого, чем бы можно было успокоить свою совесть, строгого своего судию, который теперь без пощады возвышает обличительный свой голос и лишает грешника всякой надежды на небесные утешения. Праведный Боже! Какое мучительное состояние! Что может быть невыносимее этого отчаяния?

Тяжело, очень тяжело умирать без веры в Спасителя! Да так и должно быть. Видите ли. Кто не имеет в своем сердце Бога истинного, кто не признает Искупителя мира, тот должен же что-нибудь признавать за Бога, либо вместо одного чтить многих богов: мы так уже созданы, что не можем не признавать над собою владычества высочайшего, безусловного. Таким образом, кто не верует в Господа Иисуса Христа, тот вместо Него, боготворит или самого себя или свое золото, или свое тело с его страстями, или обольстительный блеск почестей, или внешнюю материальную природу. Но смерть не только не соединяет нас с этими идолами нашей души, подобно тому как соединяет она верующего с Богом, а еще разлучает с ними и отнимает у нас все, чем услаждалось наше сердце. Взамен-того перед умирающим «рабом мира и яже в мире» восстает страшная вечность, о которой он и не думал, о которой в вихре мирских удовольствий совершенно забыл. Как же тогда не разрываться его сердцу?! Перед ним мир неведомый, а сердце его еще привязано к миру дольнему? Представьте, каково бывает нам расставаться, например, с близкими своими без надежды когда-нибудь увидеться с ними? Представьте разлуку с милой женой, с дорогими детьми, которые так любезны были душе нашей, или с нашим сокровищем, с состоянием, которое мы так жадно собирали, так заботливо хранили. Представьте, что нам необходимо отказаться от всяких наслаждений, от всех удовольствий, к которым так привязались, от роскоши, к которой так привыкли… Легко ли при виде смерти оставлять все это здесь, оставлять навеки, безвозвратно, не унося с собой ни одного предмета своей любви и привязанности? Пока человек здоров, может он иногда на минуту мысленно отказаться от мира и привязанность свою к нему представлять неважной: «Что же? Если и придется оставить жизнь, говорит он с мнимым равнодушием, – умру, – и все тут». Но при виде самой смерти – дело другое: мысль, что вот пройдут годы, тысячи, миллионы лет, и все-таки не возвратятся к нам предметы нашей любви, – эта мысль при разлуке с миром не даст возмущенной нашей душе ни минуты спокойствия и отрады. Тоска по нем сделается невыносимой и перейдет в убивающее душу отчаяние… И что иное остается человеку, у которого нет Бога, у которого нет ни надежды, ни радости, ни покоя, ни утешения, – что останется ему, кроме страшного представления беспредельной вечности и тяжкой скорби о том, что эта вечность разрывает всякую связь со всеми предметами его привязанности и готовит ему нескончаемые мучения? Посмотрите, как мучительно задыхается рыба, перенесенная из воды на сушу; так будет замирать в тяжких муках и наша душа, когда, проживши только для этого мира, она увидит необходимость оставить его. И, в самом деле, как оставаться спокойным тому, кто из среды, окружавшей его всеми удовольствиями роскошной жизни, должен вдруг снизойти в ад? Как сохранить твердость и бодрость души тому, кто весь век свой собирал сокровища и говорил душе своей: «много добра лежит у тебя на многие годы: покойся, ешь, пей, веселись. Но Бог сказал ему: безумный! в сию ночь душу твою возьмут у тебя; кому же достанется то, что ты заготовил?  (Лк. 12, 19–20).

Но это еще не все: «ибо всем нам должно явиться пред судилище Христово, чтобы каждому получить [соответственно тому], что он делал, живя в теле, доброе или худое» — говорит святой апостол (2Кор. 5, 10). Явиться пред судище Христово… Кто может выразить весь ужас этих слов?! Как должно содрогнуться сердце грешника, слыша их! В день суда и наши намерения и скрытые желания, и сокровенные помыслы, и всякое затаиваемое движение нашего сердца, – все должно обнаружиться и открыться в полной своей наготе перед всеми тварями; а грех, между тем, всегда прячется в самых мрачных тайниках сердца, как говорит Спаситель: «ибо всякий, делающий злое, ненавидит свет и не идет к свету, чтобы не обличились дела его, потому что они злы» (Ин. 3, 20). Что же будет с нами, когда настанет этот день, имеющий привести к свету всякий грех и всякую неправду в людях? И заметьте, что в тот день мы явимся во всей наготе своей не пред Богом только и не пред Ангелами только и сонмами святых, но и пред всеми людьми, прежде нас умершими, из которых иные думали видеть в нас честных граждан и примерных членов семейства. Как тяжко будет нам открыть позор свой! Как невыносий будет собственный наш взгляд на порочность и гнусность своих действий! Тогда выступят пред очи каждого все тайники нашего сердца, тогда поразит его молниеносный взор Иисуса Христа, пред Которым нельзя будет ни на волос показаться лучшим, чем каков ты на самом деле; тогда – горе нам, невыразимый срам пред Богом, бесплотными силами и человечеством! Но, быть может, найдутся люди с такой твердой душой или, лучше сказать, с таким ожесточенным сердцем, что нимало не побоятся предстать на суд во всей своей наготе? Положим. Но кого увидели бы мы в этих людях? Очевидно уже не людей, а демонов, дошедших в жизни до степени явного и сознательного противления Богу. Потому и жребий их есть жребий сатаны; приговор им уже произнесен от создания мира, теперь уже должно последовать только исполнение его. Теперь они услышат страшный глас Судии: идите от Мене проклятии в огнь вечный! Да, страшно впасть в руце Бога живаго!

Святой Григорий Двоеслов в беседе на евангельскую притчу о десяти девах рассказывает следующее событие: «Приближаясь к кончине, некто Хрисерий, в тот самый час, в который долженствовал выйти из тела, увидел мерзких и чернейших духов, стоящих пред ним, угрожающих взять его в заклепы ада. Он начал трепетать, бледнеть, потеть, ужасным воплем просить об отсрочке и чрезвычайным, неистовым криком призывать сына своего Максима, говоря: «Скорее! Максим! Я не сделал тебе никакого зла: прими меня в веру твою». Испуганный Максим прибежал тотчас; сошлось плачущее и трепещущее семейство. Они не могли видеть тех духов, от нападения которых мучился Хрисерий, но догадывались о присутствии их по смятению, бледности и трепету того, который был ими влеком. Устрашась безобразного вида их, умирающий метался на постели туда и сюда, ложился на левый бок, не мог выносить вида их, оборачивался к стене, – но и там были они. Когда же, стесненный до чрезвычайности, он у нее отчаялся возможности послабления себе, начал громко кричать, говоря: «Отсрочки! Хотя до утра! Отсрочки! Хотя до утра»! Но когда он кричал, – с этими самыми воплями был исторгнут из жилища своей плоти».

Не такова смерть праведника. Святой Апостол говорит о себе, что он имеет желание скорее разрешиться от уз тела и быть со своим Господом. И каждый истинный сын Христовой Церкви радуется своей смерти, потому что она освобождает его от всех зол и приводит к блаженству.

Истинный христианин, конечно, и в этом еще мире наслаждается высшими благами, которых другие не понимают: он наслаждается общением со Спасителем, вкушая пречистое тело и честную кровь Его; он радуется о Боге в той уверенности, что имя его вписано в книге животной и даст ему право быть членом Царства Божия; он вкушает таинственную манну, никому другому неведомую, и живя под благодатным осенением креста, свободен от разрушительных страстей и пороков, которые уничижают нашу душу и приносят нам столько зол. Водимый лишь духом истины и благодати, он пользуется и здесь, на земле, радостью, миром и блаженством. При всем том, живя в мире, праведник сильно чувствует, что здесь нет полного совершенства, и потому всегда повторяет то самое, что некогда сказал Апостол о верующих вообще: «От того мы и воздыхаем, желая облечься в небесное наше жилище» (2Кор. 5, 2) «Ибо мы, находясь в этой хижине, воздыхаем под бременем, потому что не хотим совлечься, но облечься, чтобы смертное поглощено было жизнью». Да! Как у и велик, как ни блажен внутренно праведный, но у него много скорбей внешних, он подвергается различным несчастиям и искушениям. То болезни телесные мучат его, то смущает лукавый мир, то злоумышляет дьявол, то тревожат его человеческие бедствия и слепота братий, то отнимает у него спокойствие борьба с грехом. Все это вместе заставляет праведника стремиться к полному совершенству и, воздев руки к небу, взывать с тайновидцем: ей, гряди, Господи Иисусе (Откр. 22, 20)!

Желание это в христианине – скорее отрешиться от мира – происходит между прочим, и от того, что он должен здесь, по слову Апостола, водиться пока верою, а не видением (2Кор. 5, 7). Правда, истинная вера – не то, что человеческое знание, всегда дающее место некоторому сомнению; веру можно понимать как бы божественным сознанием, в котором все несомненно и не ложно, – в котором предметы надежнее всякой очевидности, ибо глаза всегда могут обмануть нас, а вера, утверждающаяся на слове Божием, никогда не введет в заблуждение. Она не мечта какая-нибудь, но состоит в созерцании действительно существующего, только невидимого и будущего. При всем том и самая вера еще не то, что видение истины лицом к лицу, обещанное нам в вечности. Вера созерцает предметы как бы через некоторое зерцало в темном месте, а видение будет созерцать вечную правду в полном блеске света, вне смешения его с тьмой. Теперь представьте себе, что человек любит Спасителя более всего и пребывает с Ним в духовном преестественном общении; как должно быть сильно желание такого человека зреть своего Спасителя лицом к лицу, предстоять перед престолом славы Его и в сонме праведных славословить Агнца, Который пострадал и умер, чтобы совоскресить нас с Собою для жизни вечной, нескончаемой!

И вот настает желанный час возвращения христианина в небесное отечество, и Ангелы принимают его и несут не на лоно Авраамово, как было во времена ветхозаветные, а на лоно Самого Отца Небесного.

«Некоторая монахиня, но имени Редемпта, говорит Григорий Двоеслов, имела двух учениц, из которых одна называлась Ромулой. Ромула была поражена параличом, и, в совершенном расслаблении, лежала на постели в продолжение многих лет, перенося болезни с терпением и занимаясь тщательно молитвой. В одну ночь Ромула внезапно призвала к себе Редемпту словами: «Мать моя! Подойди ко мне, мать моя! Подойди ко мне». Немедленно подошла Редемпта к одру болящей, пригласив с собой и другую ученицу. Когда они, среди ночи, стояли у постели, на которой лежала Ромула, – свет с неба наполнил все пространство келлии и засиял таким блеском, что сердца предстоящих прониклись неизреченным ужасом. Они услышали звуки как бы от какого входящего множества; дверь келлии потряслась, как бы От напора толпы, спешившей войти. Ощущая множество входящих, от чрезвычайного страха и света они не могли видеть ничего: сжимал глаза их и страх, и ослепляла яркость непомерного света. За явлением света немедленно последовала воня дивного благоухания, и душу их, устрашенную явившимся светом, успокоила приятность запаха. Но когда они не могли выносить небесного видения, тогда Ромула начала ласковым голосом утешать трепещущую Редемпту, свою наставницу, говоря: «Мать моя! Не бойся: я еще не умираю». Когда она повторяла это, явившийся свет исчезал мало-помалу, – последовавшее за ним благоухание осталось. Таким образом прошел второй и третий день; воня распространявшегося благоухания оставалась. На четвертую ночь Ромула опять пригласила к себе свою наставницу. По приближении ее, она попросила напутствия и получила его. Редемпта и другая ученица еще не успели отойти от постели болящей, как внезапно на улице, перед ее дверями, послышались два хора Ангелов, причем, как удостоверяли монахини, было явно различие полов по голосам. Мужи начинали пение псалмов; жены вторили им. Когда перед дверьми келлии совершилось это небесное погребальное песнопение, тогда святая душа разлучилась от тела. Она была возносима на небо, и чем выше возносились хоры поющих, тем песнопение становилось менее слышным. Когда на высоте окончились звуки песнопения, тогда прекратилось и благоухание».

Поучительны и трогательны обстоятельства кончины святителя ростовского Димитрия! Здесь особенно обнаружилась чистота и высота души святителя Божия, полнота его любви и смирения. Изнемогая от болезни, святитель повелел призвать в келлию певчих для пения им же самим сочиненных некоторых духовный песней, как-то: «Иисусе, мой прелюбезный», «Надежду мою в Бозе полагаю», «Ты мой Бог, Иисусе, Ты моя радость». Пение услаждало душу святителя звуками, которые вылились некогда из его же святой души, и он с умилением слушал певчих. По окончании пения, отпустив всех певчих, святитель удержал любимого из них, усерднейшего помощника своего в переписывании своих сочинений. И когда тот остался один, святитель начал рассказывать ему свою жизнь, как он проводил ее в юности и в зрелом возрасте, как он молился Господу Богу и пречистой Его Матери и всем Его угодникам; потом прибавил: «И вы, дети, молитесь так же!» Наконец сказал: «Время и тебе, чадо, идти в дом свой». И когда тот певчий, приняв благословение, хотел идти, святитель, провожая его из келлии, поклонился ему едва не до земли и благодарил за усердие в переписке сочинений. Певчий содрогнулся, увидав такое смирение архипастыря своего, и с благоговением сказал: «Мне ли последнему рабу, владыко святый, гак кланяешься?» Святитель опять кротко сказал: «Благодарю тебя, чадо», и возвратился в келлию, а певчий удалился, заплакав.

После этого святитель приказал служителям разойтись по своим местам, а сам заключился в спальную комнату, как бы для покоя, и наедине предался пламенной молитве к Богу. Поутру, когда служители вошли в эту комнату, то нашли его скончавшимся в положении молящегося. Такова была блаженная кончина святителя Димитрия! Молитва услаждала его при жизни, молитва сопровождала его и к смерти.

Преподобный Сисой прожил в пустыне шестьдесят лет. Об его кончине рассказывают следующее: лежа на смертном одре, преподобный вдруг озарился как бы особенным светом и сказал: «Вот явился авва Антоний». Через несколько времени он прибавил: «Вот лик пророческий, вот лик апостольский». Лицо его становилось все светлее и светлее. Наконец, он произнес: «Вот явился Христос и говорит: «Принесите мне из пустыни сосуд избранный». С этими словами преподобный скончался.

И сколь естественная эта тихая и светлая кончина праведника! В настоящей жизни он постепенно отделялся душою своей от тела, потому что распинал плоть свою со страстьми и похотьми (Гал. 5, 24); потому что ходил и руководился во всем духом (ст. 25), а не плотью. Следовательно, для ангела смерти нет нужды употреблять особенное усилие, чтобы отделить в нем бессмертную душу от смертного тела; довольно ангелу только коснуться его, чтобы тончайшая нить, которая связывала в нем душу и тело, тотчас прервалась, почему на устах его уже и готова речь: Господи Иисусе, приими дух мой (Деян. 7, 59)!

Как было не радоваться отходящим ко Господу святым?.. Кончились для них дни в юдоли плача и воздыхания и открывается обитель света и радости; кончилось время, наступает вечность; кончились подвиги и труды, предлежат венцы и награды; кончилась брань, наступает мир.

Но бывают случаи, когда грешники, по-видимому, умирают спокойно, а праведники подвергаются жестокой и страшной смерти. Можно ли из этого делать выводы о богоугодности первых, и, наоборот, о греховности и погибели последних? При уяснении подобных случаев нужно всегда иметь в виду то, что пути Божии непостижимы для нас, – перед ними надобно только благоговеть, а постигнуть их нельзя. А что многие праведники умирают злой смертью, а грешники праведной, т. е. безболезненной, тихой, святой Афанасий в доказательство этого рассказывает следующим случай. Один монах, отшельник славный чудотворениями жил со своим учеником в пустыне. Однажды случилось ученику пойти в город, в котором был начальник злой, не боявшийся Бога, и увидел пустынник, что этого начальника погребают с большой честью, и множество народа сопровождает его гроб. Возвратившись в свою пустыню, ученик нашел своего святого старца растерзанным гиеной и стал горько плакать о старце и молиться Богу, говоря: «Господи, как славно помер тот злой властитель, а этот святой, духовный старец за что подвергается такой горькой смерти – растерзан зверем?» Когда он плакал и молился, явился ему Ангел Господень и сказал: «Что плачешь о своем старце? Тот злой властитель имел одно доброе дело, за которое в награду он и удостоился такого славного погребения, а по переходе в вечность ему уж больше нечего ожидать, кроме осуждения за худую жизнь. А твой наставник, честный старец, во всем угодил Богу, и, будучи украшен всякой добротой, он, однако же, как человек, имел один малый грех, который такой только горькой смертью очищен, прощен, и он отошел из этой жизни совершенно чистым» (Пролог, 21 июля).

Когда грешники умирают лютой смертью, то за мученическую кончину получают прощение грехов или облегчение в будущем мучении. А когда праведники подвергаются нечаянной мученической смерти, то за это им увеличивается награда в будущей жизни.

Святой Афанасий Великий говорит: «Многие правдивые жизнь свою проводят в продолжительных, жестоких болезнях, а грешные иногда умирают мирно и скоро, т. е. без страданий».

Святой Григорий учит: «Часто благочестивые подвергаются большим скорбям и томлению и прежде, и во время смерти; потому что имеют хоть какие-нибудь малые грехи, чтобы очиститься от них. Ибо нет праведника, который бы не имел какого-нибудь греха, и нет грешника, который бы не имел чего-нибудь доброго, за что в награду он и удостаивается мирной кончины. Но получив здесь всю награду, в будущей жизни терпит мучения» (Пролог, 30 апр.).

«В одном Солунском монастыре девственница, подвергшись искушению от дьявола, не стерпела, ушла в мир и жила распутно несколько лет. Потом, образумившись, она решилась исправиться и возвратиться в прежний монастырь на покаяние. Но едва только дошла до ворот монастыря, упала и умерла.

Одному епископу Бог открыл о смерти ее, и он видел, что святые Ангелы пришли, взяли душу ее, а бесы вслед их шли и спорили с ними. Святые Ангелы говорили, что она столько лет служила нам, душа наша. А бесы говорили, что она и в монастырь вступила с леностью, как же вы говорите, что она покаялась? Ангелы отвечали: Бог видел, что она всеми мыслями и сердцем преклонилась к доброму, потому и принял покаяние ее. Покаяние зависело от ее доброй воли, а жизнью Бог владеет. Бесы с посрамлением удалились» (Пролог, 14 июля).

Святой Златоуст говорит: «Если увидишь, что праведник терпит злую кончину, не упадай духом, ибо несчастья уготовляют ему светлый венец. Бог наказывает некоторых на земле, чтоб облегчить им тамошнее наказание, или совсем освободить их от него. Когда видишь, что некоторые или при кораблекрушении погибли, или задавлены домом, или утонули в реке, или другим насильственным образом окончили жизнь, между тем, как иные, подобные им, или еще хуже грешат, однако остаются невредимы,– не смущайся и не говори: отчего это согрешающие одинаково не пострадали одинаково? Бог попускает одному быть убитым, облегчая тамошнее наказание ему, или пресекая греховность его, чтобы продолжая жизнь нечестивую, не собирал для себя большее осуждение. А другому не попускает такой смерти, чтобы, наученный казнью первого, он сделался благонравнее. Если же вразумляющие не исправляются, виновен не Бог, а беспечность их» (Беседа 3 о Лазаре).

С этой, кажется, целью попущена Богом внезапная смерть галилеян, убитых Пилатом и задавленных Силоамской башней, о которых говорит Спаситель: «Нет ничего сокровенного, что не открылось бы, и тайного, чего не узнали бы. Посему, что вы сказали в темноте, то услышится во свете; и что говорили на ухо внутри дома, то будет провозглашено на кровлях. Говорю же вам, друзьям Моим: не бойтесь убивающих тело и потом не могущих ничего более сделать; но скажу вам, кого бояться: бойтесь того, кто, по убиении, может ввергнуть в геенну: ей, говорю вам, того бойтесь».  (Лк. 13, 2–5). Никто и из нас не может обнадеживать себя, что не случится с ним внезапная смерть. Поэтому, чтобы смерть не постигла вас врасплох и не привела в трепет, надобно заранее готовиться к ней.

Источник: Неизбежная участь каждого человека или Загробная жизнь при свете Богооткровенного учения : В 2-х ч. : С прил. ст.: « Кому уготованы райские обители» / Свящ. Георгий Орлов. – М. : Паломник, 2000. – 546 с. (по материалам сайта Азбука.ру)